Эха – на! - Вадимир Трусов

Вы считаете, что я корчу всегда и во всем правого знатока и мудреца? Бросьте, никого я не корчу. Откорчился. Постыло. Я, возможно, только сейчас в самого себя и превратился. Хорош я или плох? Темен или светел. В обоих случаях скорее второе. Это не кокетство. Это правда. Как я могу быть светлым и хорошим в наши дни? Вот мы недавно с приятелем, два поэта, сидим значит и под рюмку чая вспоминаем светлые страницы жизни. Как ни странно, мой визави только о службе в армии трепался. И как излагал, с юмором, с ностальгией! А по – трезвяни послушаешь его на ту же тему – сплошь проклятия и маты. Серьезно. И он отнюдь не один такой. «Армия – лучшие годы моей жизни!» – вот девиз многих из моего поколения, от Калининграда до Камчатки. Оно вроде бы понятно – ностальгия по времени ушедшему, по молодости. Не по месту присутствия. Но, прах побери, о каком благополучии можно рассуждать, если у людей, на рубеже полувека жизни, именно этой самой жизни, кроме пары – тройки молодых бездумных и безумных лет, не было и нет! Впрочем, и «лучшие годы» хороши прежде всего тем, что уцелел и на нары не попал. Ибо сказано – не зарекайся, никогда не говори никогда. И, да будут насилие и вранье. Да будет угодничество за право получить вознагражденье и жлобский, по данному поводу, кайф. Красота. Не она ли спасет мир. Может, уже спасла? Что? Повторяюсь, говорите? Правильно, повторяюсь. И намеренно. «Понеже, есть на свете каста, иному Богу, не тельцу, творящих жертвоприношенье…». И очень даже хорошо, что в любой правильной и благополучной семье не обходится без подобных уродов. Иначе всему кранты – колёса нарисовались бы.

Два старателя от науки – Чушка и Проня всю ночь «передирали» через стеклограф мой чертеж – фронтальный разрез двухступенчатого планетарного редуктора, благо схема у наших вариантов была одинакова. И сколько я не пытался им втолковать, что схема схемой, а техническое задание на проектирование у каждого свое, они упрямо клянчили «дай срисовать». Да нате, рисуйте. А настроить стеклограф – пара минут. Две табуретки, между ними на полу настольная лампа без абажюра, а на самих табуретках утверждена снятая с петель комнатная оконная рама. Оригинал – на стекло, сверху —

чистый лист ватмана для копии, включаем лампу, устранив все остальные источники света, чертежные инструменты наперевес, и… в общем – правое плечо вперед! И подобным образом можно, даже будучи дубом дубов, решить массу проблем в ходе процесса обучения. Главное – найти на потоке или на курсе подобный, а возможно и абсолютно идентичный твоему, вариант задания на курсовой проект, расчетно – графическую работу, да просто сборку и деталировку по машчерчению. Я знавал уникумов, пользовавшихся этим методом мастерски, успешно и самозабвенно. Однако были и такие, как мои друзья – приятели.. Они трудились до зари, перемежая шорох карандашей с кряхтеньем и возгласами вроде: – Тля, не туда заехал! А ты и туда никогда не заезжал нормально… Это чё за колесико у нас? А сателлит, как у фашистов по истории. Щука такая… Но старания тандема, увы, успехом не увенчались. Копия отличалась от оригинала небольшим, но весьма существенным изъяном. Верьте, не верьте, но в редукторе системы Чушки – Прони была нарушена соосность ступеней. Просто один из мастеров принялся стеклить чертеж не от ведущего колеса, а от водила… Эх, водила грешный! Как они выкручивались, не знаю, но удалялись братья по разуму, стеная велегласно и матерно и наделяя друг друга щедрыми и нелицеприятными сущностными определениями.

Прав, абсолютно прав был доцент Пинигин, заявивший одной студентке – вечернице, сквозь рыдания в три ручья утверждавшей, что не понимает она аналитическую геометрию: – Милая девушка, вы мне даже импонируете своей наивностью. И я вам нисколько не сочувствую Ибо, чтобы закончить любой, я повторяю любой, в том числе и славный наш, вуз нужно иметь только одно качество – крепкую, упорную, настырную, пардон – тес, задницу! И никакой головы! Весьма жизненно. И всеобъемлюще. Вся последующая жизнь лишь укрепляла во мне уверенность в правоте математика.

Даже в такой исключительно маститой, элитарной конторе, как альма – матэр, уникумов хватало. Например лично наблюдал в исполнении одного кекса такой вот шедевр – sinus 2a/2 = sinus a. Слышал, как универсальную газовую постоянную в путают с радиусом земли, благо обе величины обозначены как R. А период колебаний определяют не по формуле Герца, но по формуле Героя, списав название с подружкиной шпоры, не особо разобравшись с чужим почерком и вслух произнеся эту галиматью. В законе смещения Вина доцент Андреев искренне советовал некоторым ставить в конспекте ударение на первый слог. Большой знаток наук из параллельной группы с пеной у рта доказывал всем и каждому, что гипоидной зубчатой передачи в технике нет и быть не может на том основании, что он служил в автобате и знает только гипоидную смазку. А одна симпатичная и кокетливая особа, женского, женского пола, могла мило осведомиться, указав на значок интеграла на доске: – Что – то не помню, как этот крючочек называли? Её подружка вообще обосновала свое присутствие в вузе возможностью ездить из дома до места учебы по одной линии метро без пересадки. Удобно, понимаешь. И точка.

По воскресеньям, во очищение от скверны субботних дискотек и сопутствующих им явлений, а именно – пьянства и прелюбодеяния, мы играли в футбол. Некое подобие стадиончика лежало прямо под окнами жилой нашей башни о полутора десятках этажей. Старина Шынк выходил на поле в квадратных очертаний зимней кепке с опущенными ушами. В таком виде он напоминал пленного немецкого солдата под Сталинградом. Особенно по прошествии некоторого времени, проведенного на морозе, когда его лик уже испытывал приличное воздействие гнилой питерской зимы и щеки становились откровенно лиловыми. Шынк все время пытался повесить свечу, как можно выше, а в какую сторону, для него значения не имело. Выглядело это совершенно по – идиотски, поскольку Музя, носивший постоянные очки, как назло, просто обожал играть головой, и бросался принимать очередную шынковскую свечку, лихорадочно сдергивая с носа свои окуляры. Не мудрено, что частенько Музя и мяч удалялись по расходящимся траекториям, так и не повстречавшись. Купался, к слову, Музя тоже в очках, не фиксируя беспечно дужки вторых глаз резинкой на затылке. Однажды, когда мы были на практике в небольшом дальневосточном городке, он утопил свою оптику в Амуре. Отметился все – таки. «Когда губа у вас не дура, лежат очки на дне Амура!», – изрек я по этому поводу. Бред конечно. Но тем не менее точная, сонетная рифма присутствует.

Нашими с Ныряичем наставницами – напарницами во время второй технологической практики оказались две вполне достойные внимания девчонки, лет двадцати. Работа нам досталась нехитрая, окраска мелких плоских деталей методом окунания, однако наставницы, весьма оригинально и несколько двусмысленно пояснили, что и здесь имеются профессиональные хитрости, озвучив правило: «Не стряхивай, а то и залететь недолго. Брак это преступление». Двусмысленность неприкурыто выпирала в мудрой сентенции, однако нам, собственно, она была до лампочки. На второй практике, уже перейдя на пятый курс, мы могли заводчан с их предложением потрудиться в качестве работяг, с полным правом послать на все три советских, мол, «Положение…» изучили, поэтому определяйте для изучения работы ИТР в соответствующие подразделения. Но, во – первых, на заводе по- человечески попросили помочь, всего пару – тройку недель, больше для страховки, а во – вторых, нам самим в каком-то пыльном конструкторском или технологическом бюро сидеть не особенно хотелось. И мы не стали ломаться. А познакомившись с Лариской и Надюхой, и вовсе приободрились. Да и было от чего: девчонки – стройняшки, на личико – милашки, нахальные конечно, но именно такие нам и нравились об те поры. «Как много девушек хороших, но тянет что – то на плохих». До сей поры, признаться, тянет. Никакие на самом деле они были не плохие, но, что интересно, к нам отнеслись со снисхождением. На первом же перекуре Надежда с видом абсолютного превосходства заявила, что все студиозы – тепличные существа, любой заводской чувак даст им фору и в работе, и в прочей жизни, включая дела альковные, словом мы – слабаки крупноголовые. И вновь проверила нас очередными шутками – прибаутками. Выглядело это приблизительно так:

– Лорка, я тут с парнями закончу, а ты сбегай до буфета, булок или пирожков прихвати. Скоро время чай пить.

Подружка уходит, мы трудимся, перебрасываясь короткими репликами исключительно по делу, потом Надюха смотрит на часы и, расстегнув на халатике две верхних пуговицы, томно так потягиваясь, произносит не глядя на нас: